Прп. Иероним Стридонский — возможно величайший переводчик Античности и Средневековья. В этом выпуске нашего подкаста мы читаем его рассуждение о подготовке нового перевода Священного Писания и восхищаемся удивительной трезвостью преподобного: тем, как легко и свободно он отбрасывает мифы (пусть даже и весьма благочестивые) и как здраво он оценивает свою работу.
Из сегодняшнего выпуска вы узнаете:
- чем отличается пророк от переводчика;
- был ли прп. Иероним обличителем тоталитаризма;
- и, конечно, при чем тут говорящий козел?
Иероним Стридонский. Послание к Десидерию
Я получил твои столь желанные для меня письма, мой дорогой Десидерий (своего рода предзнаменованием было то, что ты получил одно имя с Даниилом1), в которых ты просишь, чтобы я перевел для наших слушателей2Пятикнижие с еврейского языка. Дело это, конечно, опасное: клеветники непременно станут лаять. Они и сейчас торжественно меня обвиняют в том, что я, мол, создаю новый перевод вместо старого с целью поглумиться над Семьюдесятью толковниками. Выходит, ум, по их мнению, похож на вино: «старое лучше»3. А ведь я все-таки не раз показал, что приношу в Скинию Божию, что могу, в меру доступного для одного человека; богатству одного не вредит бедность других.
Впрочем, меня побуждают все-таки осмелиться на это дело труды Оригена: соединив с древним текстом перевод Феодотиона, он разметил всю рукопись астерисками (звездочками) и обелами (стрелками)4, и тем самым позволил блеснуть ранее незаметному и, пронзив насквозь, уничтожил излишнее. Сильнее же всего меня заставляет взяться за перевод авторитет евангелистов и апостолов; ведь в их книгах мы читаем множество изречений из Ветхого Завета, которых, однако, нет в наших рукописях, как, например: «Из Египта воззвал я Сына Моего», «Ибо Он будет назван Назареем», «Они будет взирать на Того, Кого пронзили», «Реки воды живой потекут у него из чрева», «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его,» и еще множество подобных мест, о которых неясно, откуда они происходят.
Так что мы можем спросить наших обвинителей, где все это сказано в Писании; а когда они ответить не смогут, мы найдем эти слова в книгах еврейских. Первое изречение происходит из книги Осии, второе – из Исаии, третье – из Захарии, четвертое – из Притч и пятое – тоже из Исаии; об этом многие не знают и доверяют бредням апокрифов, предпочитая иберийские побасенки подлинным книгам. Не мое дело излагать причины этого заблуждения. Иудеи говорят, что это было сделано умышленно и с большой предусмотрительностью, чтобы Птолемей, почитавший единого Бога, не счел, что даже у евреев в понятии о Боге присутствует двойственность. Ведь он именно потому и принудил иудеев выполнить перевод Писания, что они считались приверженцами мнений Платона. Одним словом, частью та́инственные свидетельства Писания об Отце, Сыне и Святом Духе перевели иначе, а некоторые из них и вовсе обошли молчанием. Таким образом и царь был доволен, и тайны веры не достались невеждам.
Не знаю я, какой лжец первым додумался выстроить в своих выдумках эти семьдесят александрийских каморок, в которых якобы восседали за своим писанием толковники. Ведь ни Аристей – защитник того самого Птолемея, – ни Иосиф, писавший много позже, ни словом об этом всем не упоминают. Напротив, они пишут, что семьдесят были собраны в одной базилике и работали вместе, а вовсе не пророчествовали.
Быть пророком и быть переводчиком – это совершенно разные вещи: одному Дух возвещает будущее, а другой, в меру своего образования и словарного запаса, передает текст так, как сам его понял. Или, может быть, нужно считать, что Цицерон «Экономику» Ксенофонта, «Протагора» Платона и речь Демосфена в защиту Ктесифонта перевел по вдохновению какого-то «риторического духа»? Или свидетельства из одних и тех же книг Дух Святой по-разному излагал через семьдесят толковников и через апостолов, и вторые попросту лгут, утверждая, что в Писании есть то, о чем на самом деле не сказано?
Так что же? Мы отказываемся от древних? Нет, конечно. Мы просто сами трудимся в дому Господнем, по мере сил дополняя их труд. Они делали свой перевод до пришествия Христа и то, чего не поняли, перевели темно и неясно; мы работаем после Его Страданий и Воскресения, так что пишем не столько пророчество, сколько историю. Рассказ о том, что ты видел своими глазами, и о том, о чем ты только слышал, ведется по-разному: что лучше понимаем, то и излагаем яснее.
Так слушай меня, мой недоброжелатель! Внемли, хулитель! Я вовсе не отказываюсь от перевода Семидесяти и не считаю его никуда не годным, но апостолов, конечно, предпочитаю всем этим «толковникам». Христос говорит со мной их устами, а ведь дар апостольства, как я читал, стоит выше пророческого в ряду даров Духа Святого5, дар же толковника указан последним. Так почему же тебя так терзает злоба? Зачем ты подстрекаешь невежд против меня? Если тебе показалось, что я в переводе где-то ошибся, спроси евреев, побеседую с их учителями в разных городах; того, что у них о Христе написано, нет в твоих книгах. Другое дело, что они потом уничтожили те свидетельства Писания, которые апостолы использовали против них, так что латинские рукописи надежнее греческих, а греческие – еврейских.
Впрочем, это я говорю, обращаясь к своим недругам. А что касается тебя, дорогой мой Десидерий, я прошу: коль скоро ты сподвиг меня взяться за столь нелегкое дело, помоги мне молитвой, чтобы я смог при помощи Того же Духа, Которым написаны эти книги, перевести их на латинский язык.
